Кинодрамой Владимира Машкова "Папа" завершилось российское участие в конкурсе Московского кинофестиваля. Три с половиной фильма (один сделан совместно с Азербайджаном) из семнадцати — беспрецедентное число для московского конкурса, такого не случалось даже в СССР, где наша победа на фестивале считалась делом государственной важности.
"Папа" снят по мотивам пьесы Александра Галича "Матросская тишина" и не пытается притвориться "настоящим кино" в современном понимании термина. Он сохранил даже ясно видимую трехактную структуру (4-й акт отсечен). Это история про обитателей нищего еврейского квартала в украинском городке Тульчине. Про кладовщика, который немного мухлюет с товаром, но воспитывает сына строго, хочет сделать из него выдающегося скрипача и мечтает о времени, когда на концерте в Большом зале консерватории он будет гордиться своим Давидом, а Давид с гордостью скажет: это мой отец. Давид действительно станет лауретом Всесоюзного конкурса скрипачей, но он теперь живет в другом мире, хочет забыть про местечковое детство, и приезд неказистого отца, никогда не выезжавшего за пределы своего городка, вызывает в нем острое чувство стыда. Тут приходит война, и раненому Давиду должны ампутировать руку — с карьерой музыканта покончено. Финальная встреча бредящего на полке санитарного поезда Давида и его расстрелянного нацистами отца напоминает о сыновьем долге и о том, что жизнь продолжается в детях: Давид воспитает сына, и теперь уже тот осуществит мечту Абрама Шварца — станет великим скрипачом.
Написанная сразу после войны и на 30 лет запрещенная пьеса, естественно, несет на себе отпечаток драматургии середины века. Хотя тогда она была новаторски смелой, трактовала не слишком любезную властям еврейскую тему и даже вводила "мистическую" встречу сына с погибшим отцом — этот прием позже повторит Геннадий Шпаликов в сценарии фильма "Мне двадцать лет". Выбор продюсера Игоря Толстунова и режиссера Владимира Машкова тоже можно считать смелым, но по другим причинам: пьеса плохо укладывается в прокрустово ложе нового, ориентированного на развлечение кинематографа, прокатная судьба такого фильма проблематична. Да и стиль линейного повествования, характерный для тех лет, неизбежно покажется архаичным, фильм обвинят в театральности диалогов и тому подобных грехах.
И тем не менее это хороший фильм. За развитием характеров и судеб следишь с интересом и волнением, многие зрители женского пола взволнованы до слез. Его вполне можно поставить в тот же ряд картин о нашей общей судьбе, что "Дорогой мой человек" или даже "Мне двадцать лет". Это качественный "мейнстрим", который существовал в советском кино и перестал существовать в постсоветском. Заявка на появление такого "мейнстрима" — уже принципиальное событие.
Машков режиссер, что называется, крепкий, он владеет секретами киноязыка и умеет работать с актером. Он великолепно стилизует и обстановку украинского захолустья, и, особенно, довоенную Москву, словно пронизанную кумачом и ритмами Маяковского. Серьезную роль в сотворении музыкальной ткани фильма (она здесь очень важна) сыграл маэстро Владимир Спиваков. Хорош в роли повзрослевшего Давида Егор Бероев, причем в военных сценах оператор Олег Добронравов снимает его, почти цитируя композиции с Алексеем Баталовым в фильме Хейфица "Дорогой мой человек" — надеюсь, что перекличка входила в осознанную художественную задачу. Больше вопросов вызывает сам Владимир Машков в роли Абрама Шварца — здесь явный перебор в гриме и в повадке, годный скорее для театра с его пресловутым 25-м рядом, чем для крупного плана в кино. Именно этот образ болезненнее всех напоминает о театральной природе вещи и о несвойственной кино условности.
"Папа" попал в конкурс, как известно, вопреки воле отборочной комиссии. Как и российско-азербайджанская комедия "Национальная бомба". В беседе глава отборщиков Кирилл Разлогов предложил оценить этот факт критикам. Так вот, оба фильма оказались, по-моему, совсем не лишними. "Бомба" вообще оправдывает свое название: это была не только приятная, но и важная для нашего кино встреча с редким комедийным талантом Вагифа Мустафаева — у нас ведь с комедиями совсем худо. "Папа", как я сказал, сигнализирует о возвращении качественного "среднего уровня", без которого есть фильмы, но нет кинематографа. И в целом отечественная команда на этом киносостязании выглядит не просто хорошо — на фоне крайне слабого конкурса она выглядит, по шукшинскому выражению, как три волоска на лысине.
Здесь можно было бы даже заподозрить отборщиков в желании, снизив уровень зарубежных участников, дать фору нашему кино. Но я уверен, что это не так — они взяли то, что смогли заполучить. И значит, как бы ни был высок международный авторитет президента фестиваля Никиты Михалкова, позволивший привезти в Москву первоклассных звезд, авторитет самого фестиваля все еще для мирового кино под сомнением. Судейская команда под водительством Алана Паркера оказалась в нелегком положении: русские фильмы практически обречены на призы, а отобрать лучшие из остальных вполне заурядных лент — задача не для нервных.
Впрочем, загадывать не смею: предъявлять сюрпризы и демонстрировать парадоксальность вердиктов в последние годы стало любимым занятием фестивальных жюри.
Хуже другое: три с половиной наших фильма, при всех их достоинствах, выражают лишь одну из тенденций современного российского кино — назад к традиции. Я обеими руками "за", и мне нравится отвага авторов, противопоставивших бездумному "сегодня" насыщенное мыслью и чувством "вчера". Блестящим работам Марины Разбежкиной ("Время жатвы"), Дмитрия Месхиева ("Свои") и Вагифа Мустафаева ("Национальная бомба") я уже воздал должное. Но это мы с вами знаем, что контекст нашего кино, мягко говоря, иной, и "ретро" — лишь краска в его палитре. А приезжие люди в жюри могут подумать, что кино России — это обязательно закадровый голос рассказчика и беспрерывные воспоминания о его нищем, но счастливом детстве.
И судить объективно им станет еще труднее.Валерий Кичин